Литература
- Кривцова А. В., Ланн Евг. О Шенгели. Публ., вступ. заметка и примеч. П. Нерлера // Вопросы литературы. 1987. № 6. С 278—280.
- Очерки белогвардейского тыла. Главы из романа-хроники Г. А. Шенгели «Чёрный погон». Публ. А. В. Маньковского // Встречи с прошлым: Сб. материалов ЦГАЛИ СССР. Вып. 7. М.: Сов. Россия, 1990. — С. 122—156.
- Постоутенко К. Ю. Маяковский и Шенгели (к истории полемики) // Известия АН СССР. Серия литературы и языка. 1991. Т. 50. № 6. С. 231—240.
- Постоутенко К. Ю. 75 лет книге (Георгий Шенгели. «Гонг». 1916—1991) // Памятные книжные даты. 1991. М., 1991. С. 174—177.
- Свободный стих. Вступ. статья, публ. и коммент. К. Ю. Постоутенко // Шестые тыняновские чтения. Тезисы докладов и материалы для обсуждения. Рига, 1992. С. 269—300.
- Постоутенко К. Ю. Г. А. Шенгели о семантике метра (К итогам русской нормативной поэтики) // Культура русского модернизма (UCLA Slavic Studies. Vol. 1). М., 1993. С. 280—290.
- Автобиографическая проза. Предисл., публ. и примеч. К. Ю. Постоутенко // Лица: Биогр. альм. Вып. 5. М.-Спб., 1994. С. 374—385.
- Рудин из Брюсовского института (Письма Г. А. Шенгели М. М. Шкапской. 1923—1932). Публ. С. Шумихина // Минувшее: Ист. альм. Вып. 15. СПб.: Atheneum-Феникс, 1994. С. 248—282.
- Постоутенко К. Ю. Анна Ахматова и Георгий Шенгели: к истории взаимоотношений // Поэзия и живопись. Сборник трудов памяти Н. И. Харджиева. М., 2000. C. 727—735.
- Молодяков В. Э. Георгий Шенгели. Биография. — М. : Водолей, 2016. — 616 с. — ISBN 978-5-91763-324-4.
- Босфор Киммерийский / Подгот. текста, вступ. ст. А. В. Маринина; коммент. А. В. Маринина и В. Ф. Санжаровца // Научный сборник Восточно-Крымского музея-заповедника. Вып. V. Симферополь, 2016. С. 450—463. ISBN 978-5-9909227-4-7.
- «Живем скучно, бивуачно, напряжённо»: неизвестные письма Георгия Шенгели и Нины Манухиной / Публ., вступ. ст., коммент. А. В. Маринина // Библиофилы России. Т. XVI. М.: Собрание; Любимая Россия, 2020. С. 509—540.
Жизнь
Мне шесть, а ей под шестьдесят. В наколке; Седые букли; душные духи; Отлив лампад на шоколадном шёлке И в памяти далёкие грехи. Она Золя читала и Ренана, Она видала всякую любовь, Она Париж вдыхала неустанно И в Монте-Карло горячила кровь. Она таит в своём ларце старинном Сухие розы, письма, дневники; Она могла бы объяснить мужчинам Все линии несытой их руки. Всезнающей, загадочной, упрямой, Она заглядывает мне в глаза, Из книг возникнув Пиковою Дамой, Суля семёрку, тройку и туза. Мне двадцать лет, а ей, должно быть, сорок. Он вял слегка – атлас и персик плеч, И перси дышат из брюссельских сборок, Маня юнца щекою к ним прилечь. Как сладко будет овладеть такою – Порочною, подклёванной вдовой: Жизнь надо брать с холодной головою, Пока она – с горячей головой. Она за дерзость будет благодарной, Под пальцы ляжет – нежной глины пласт, – Она мундштук подарит мне янтарный И том стихов на ватмане издаст. Она раскроет деловые связи, Она покажет в полутьме кулис Все тайны грима, все соблазны грязи, Все выверты министров и актрис. Она уже не кажется загадкой, Хоть жадный взор стыдливо клонит ниц... Мне тоже стыдно, и гляжу украдкой На трепеты подстреленных ресниц... Мне тридцать семь, ей двадцать два едва ли. Она резва, заносчива и зла, Она с другим смеётся в бальной зале, С другим к вину садится у стола. Всё ясно в ней, от похоти до страхов, Хотя он лжёт – лукавый свежий рот, И никель глаз среди ресничных взмахов Моё же отраженье подаёт. Не упустить задорную беглянку! Девчонка! Ей ли обмануть меня? Билет в балет, духов парижских склянку, – И льнёт ко мне, чуть голову клоня. Но горько знаешь этот пыл условный И медлишь, и томишься, и грустишь, И ей в глаза, как в кодекс уголовный, В минуты пауз трепетно глядишь... Мне пятьдесят, а ей, пожалуй, девять. Худа и малокровна, и робка. В ней спит болезнь – её боюсь прогневить: Столь сини жилки в лепестке виска. О, девочка! О, дочь моя больная! На солнце, к морю, в Ялту бы, в Сухум! Она всё та ж, но каждый день иная: Она слабеет, и слабеет ум. Учить её? Читать ли ей баллады? Играть ли с нею в хальму и в лото? Таясь, ловлю испуганные взгляды, В которых мглою проступает – ТО... Мне шестьдесят. И вот она – младенец. К ней в колыбели жмётся дифтерит, И сверстников моих и современниц Кружок последний на неё глядит. Поднять её, зажать её в ладони, От старости холодные, как лёд: Быть может, ужас, за душой в погоне, Как жар, хоть на полградуса спадёт? Но нет: хрипит!.. Стою бессильным дедом: Как ей помочь? Как вдунуть воздух в грудь? А Чёрный Ветер, страшен и неведом, Уже летит в ней искорку задуть... 23.VII. 1943
Сочинения
Поэзия
- Розы с кладбища: (Поэзы). Керчь: Тип. П. Крайденко, 1914. — 60 с. — 500 экз.
- Зеркала потускневшие: Поэзы. Кн. II. Пг.: Кн-во «L’oiseau bleu», 1915. — 8 с. — 150 экз.
- Лебеди закатные: Поэзы. Кн. III. Пг.: Кн-во «L’oiseau bleu», 1915. — с. — 150 экз.
- Гонг: Поэзия. Кн. V. Пг.: Кн-во «L’oiseau bleu», 1916. — 94 с.
- Апрель над обсерваторией. Пг.: Кн-во «L’oiseau bleu», 1917. — 14 с.
- Раковина: Стихи. Б. м.: Камена. (Тип. Нотовича в Керчи), 1918. — 72 с. — 1200 экз.
- Еврейские поэмы. Харьков: Гофнунг, 1919. — 28 с.
- Еврейские поэмы. Изд. 2-е. Одесса: Аониды, 1920. — 32 с. — 3360+40 нумер. экз.
- Нечаев: Драм. поэма. Одесса: Изд. Губнарообраза, 1920. — 40 с.
- 1871: Драм. сцены в стихах. Одесса: Всеукр. Гиз, 1921. — 28 с. — 1500 экз.
- Изразец: Четвёртая книга стихов. Одесса: Всеукр. Гиз, 1921. — 32 с. — 2000 экз.
- Раковина / Худ. Е. Белуха. М.; Пг.: Гиз, 1922. — 120 с. — 2000 экз.
- Броненосец Потемкин: Драм. поэма. М.: Красная новь, 1923. — 92 с. — 10000 экз.
- Норд. М.: Всерос. союз поэтов, 1927. — 86 с. — 1000 экз. — 70 к. (В продажу не поступил.)
- Планер: Стихи / Худ. Н. Ушакова. М.: ГИХЛ, 1935. — 207 с., 1 л. портр. — 5000 экз. — 4 р. 25 к.
- Избранные стихи: 1914—1939 / Предисл. А. И. Белецкого; Худ. Б. Шварц. М.: Гослитиздат, 1939. — 240 с., 1 л. портр. — 10000 экз. — 4 р. 75 к.
- Вихрь железный: Поэмы / . М.: Современник, 1988. — 123, с. — (Рос. поэма).
Мой дорогой поэт
К сожалению, я заболел и не могу присутствовать и выступить на вечере моего друга, моего дорогого поэта Георгия Шенгели. Если бы Вы сочли уместным огласить эти мои строки, это была бы и моя часть воздаяния памяти поэта.
Первая моя встреча с Георгием Шенгели состоялась тогда, когда я, будучи мальчиком, но уже чувствуя, что в мире есть поэзия, и уже понимая краем души, что я буду служить ей, увидел его на сцене театра в Одессе – давно, давно, когда он выступал как докладчик о творчестве Северянина и как чтец своих стихов. Он поразил меня, потряс навсегда. В чёрном сюртуке, молодой, красивый, таинственный, мерцая золотыми, как мне тогда показалось, глазами, он читал необычайной красоты стихи, из которых я тогда понял, что это рыцарь слова, звука, воображения… Одним из тех, кто был для меня ангелами, провожавшими меня в мир искусства, и, может быть, с наиболее пламенным мечом, – был именно Георгий Шенгели. Я славлю его в своей душе всегда!
Дело не во мне, но как иначе судить о мире, как не ставя себя в середину его.
Когда-то Георгий Аркадьевич сказал мне, что он хотел бы жить на маяке. Какая превосходная фантазия! Всё можно было нести на его суд – стихи, прозу, драму, замысел, намёк… Он всё понимал, и если ему нравилось – вдруг сверкал на меня великолепным оскалом улыбки. Он написал чудные вещи. Сонет о Гамлете, где говорит о железных ботфортах Фортинбраса. У него ни одной ошибки в применении эпитета. Он точный мастер.
Лучшее стихотворение о Пушкине в русской литературе после Лермонтова написано им. Он говорит, что Пушкин на экзамене перед Державиным выбежал, «лицом сверкая обезьяньим». Гениально!
У него пронизанные поэзией стихи о море, о капитанских жилищах, о Керчи, которые я всегда ношу в своём сердце… Он назвал одну из своих книг «Планер»!
О, мой дорогой поэт! Я не буду говорить о его переводческом труде – на мой взгляд, недооценённом. Я хочу сказать только о том, что в своей жизни знал поэта – одного из нескольких, – странную, необычную, прикасающуюся к грандиозному фигуру. И он навсегда остался в моей памяти как железный мастер, как рыцарь поэзии, как красивый и благородный человек – как человек, одержимый служением слову, образу, воображению. Я верю, что где-то сейчас он живёт на маяке с огромными окнами и огромным морем у подножия.
Юрий Олеша
21 февраля 1958-го
_____
Письмо, зачитанное на первом после смерти Шенгели вечере, посвящённом его памяти, председательствующим – Сергеем Васильевичем Шервинским.
«Возвращённый» классик
В стихотворении-завещании, написанном незадолго до смерти, перечисляя поэтов Серебряного века, составивших «четырнадцатизвёздное созвездье», Георгий Шенгели смотрит на них со стороны, будто он сам, живший в те же годы, дышавший тем же воздухом, числился «по другому ведомству». Интересно, по какому? Переводческому? Стиховедческому? Вопрос без ответа.
Двадцать с лишним лет назад, в 1933, Шенгели ответ знал. Как бы предчувствуя неминуемое отлучение от читателя, он пишет:
Так нет же! нет же! нет же! нет!
Не уступлю дневному блуду!
Я был поэт! Я есмь поэт!
И я всегда поэтом буду!
…
И никого не надо мне!
Один пройду, один промучусь, –
Пока в трущобе, в тишине,
Последней судорогой скрючусь!..
Стихотворное заклинание, оберег… Он кого защищался сорокалетний поэт, уже познавший, если не славу, то известность? Побывавший председателем Всероссийского союза поэтов? Писавший всё лучше, сильнее, ярче? Или с годами это свойство утратилось, произошло «выветривание души», а огромный поэтический талант ушёл в переводы, стиховедение?
«Нет же! нет же! нет!» В отличие от нелюбимого им Маяковского, Шенгели ничто не могло заставить стать «на горло собственной песне». Он писал удивительные стихи и в 30-е, и в 40-е, и в 50-е, до самого ухода, напророченного самому себе много лет назад. Читать его – наслаждение: поразительная красота без намёка на красивость, колоссальная поэтическая культура без намёка на литературность, глубинная, ставшая творческой сутью оригинальность без намёка на оригинальничание.
Процитированное стихотворение всё же заканчивается на иной ноте:
И долго буду мёртв, – пока,
Устав от дел, в ночи бессонной
Меня грядущие века
Не вскинут трубкой телефонной,
И зазвучит им, как прибой,
Мембранный гул былого мира…
«О нет, недаром жизнь и лира
Мне были вверены судьбой!»
Поэт ошибся всего на несколько лет: воскрешение началось на самом краешке века двадцатого, когда вышла первая полноценная книга, вскоре ставшая библиографической редкостью.
Нынешняя публикация – шаг в том же направлении: знакомство читателей «45-й» с одной из вершин нашей поэзии. Пятнадцатой звездой Серебряного века. Георгием Аркадьевичем Шенгели.
Июль 2015
Иллюстрации:
портреты Г. А. Шенгели и его жены,
фотографии поэта, обложки книг,
последний приют Г. А. Шенгели –
из свободных источников в интернете.
Биография[править | править код]
Родился 20 апреля (2 мая) 1894 года в Темрюке. Отец — Аркадий Александрович Шенгели (1853—1902), адвокат; мать — Анна Андреевна, урожд. Дыбская (1862—1900). В 1898 году семья переехала в Омск. После смерти родителей Шенгели с сестрой был взят на попечение бабушкой со стороны матери — Марией Николаевной Дыбской (1840—1914) и жил у неё в Керчи.
Учился в Керченской Александровской гимназии, с третьего класса стал подрабатывать репетиторством. С 1909 г. сотрудничал в газетах «Керчь-Феодосийский курьер», «Керченское слово» и др., писал хронику, фельетоны, статьи по авиации. В том же году близко сошёлся с товарищем по гимназии С. А. Векшинским, с которым дружил до последних дней.
В 1912 году начал писать стихи, заинтересовался стиховедением. Благодаря учителю французского языка С. Краснику приобщился к французской поэзии. В конце 1913 года опубликовал в газете (анонимно или под псевдонимом) первые стихи.
В январе 1914 года познакомился с приехавшими в Керчь на «олимпиаду футуризма» И. Северяниным, Д. Бурлюком, В. Баяном и В. Маяковским. Сильным влиянием Северянина отмечен дебютный сборник стихов Шенгели «Розы с кладбища» (1914), в котором автор вскоре разочаровался и уничтожил все доступные ему экземпляры. В том же году выступил с первой публичной лекцией «Символизм и футуризм».
Летом 1914 года поступил на юридический факультет Московского университета; несколько месяцев жил в Москве, гостил у Д. Бурлюка на хуторе под Москвой. Поздней осенью перевёлся в Харьковский университет, где служил его дядя — профессор химии Владимир Андреевич Дыбский, чья дочь Юлия стала первой женой Шенгели. В 1916—1917 годах совершил два всероссийских турне с И. Северяниным, выпустил сборник стихотворений «Гонг», отмеченный Ю. Айхенвальдом в петербургской газете «Речь». В 1917 г. познакомился с М. Волошиным, у которого впоследствии часто гостил в Коктебеле. В 1918 году окончил университет, в том же году вышел сборник его стихотворений «Раковина», знаменующий переход к более аскетической стилистике и демонстрирующий отточенную технику и литературную эрудицию. Печатался в харьковском журнале «Колосья».
Весной 1919 года был командирован в Крым, получил назначение «комиссаром искусств» в Севастополь. Летом, после эвакуации Крыма, вынужден был скрываться; с фальшивым паспортом, выданным Севастопольской парторганизацией, пробрался в Керчь, а осенью — в Одессу.
Осенью 1921 года вернулся в Харьков, а в конце марта 1922 года переехал в Москву, где познакомился с поэтессой Ниной Манухиной, ставшей через два года его второй женой. За «Трактат о русском стихе» избран действительным членом ГАХН. В 1925—1927 годах — председатель Всероссийского союза поэтов. Преподавал в ВЛХИ. Во второй половине 1920-х годов работал в газете «Гудок», писал в основном судебные отчёты, стихотворные и прозаические фельетоны. Этим же временем датируется его острая полемика с В. Маяковским (памфлет «Маяковский во весь рост», 1927).
Памятная доска на Музее Грина в Феодосии
С середины 1930-х годов оригинальных стихов практически не публиковал, но занимался активной переводческой и организаторской деятельностью. С 1933 года до начала Великой Отечественной войны работал редактором отдела творчества народов СССР и секции «западных классиков» Гослитиздата, давал работу поэтам, лишённым возможности публиковаться и вынужденным «кормиться» переводами, — Владимиру Державину, Семёну Липкину, Марии Петровых, Арсению Тарковскому, Марку Талову, Аркадию Штейнбергу и другим (многие из них впоследствии называли себя учениками Шенгели).
Первый год войны оставался в Москве, затем до конца 1944 г. находился в эвакуации во Фрунзе и в Ашхабаде. За эти годы написал довольно много стихотворений (первое из написанных в эвакуации — «Мы живём на звезде»), составивших невышедшую книгу «Панцирь»; работал над переводом «Дон-Жуана» Д. Г. Байрона. Написанное в 1943 г. стихотворение «Жизнь» Д. Л. Быков назвал «одним из лучших стихотворений XX века».
Известны теоретические работы Шенгели по стиховедению — «Трактат о русском стихе» (1921, 2 изд. — 1923) и «Практическое стиховедение» (1923, 1926, в третьем и четвёртом изданиях — «Техника стиха», 1940, 1960), сыгравшие важную роль в изучении русского стиха (в частности, Шенгели одним из первых, вслед за Брюсовым, обратил внимание на дольник в русской поэзии). Умер в 1956 году
Похоронен на Ваганьковском кладбище (11 уч.; фото могилы)
Умер в 1956 году. Похоронен на Ваганьковском кладбище (11 уч.; фото могилы).
НАШИ ЛЮДИ
Малышев Андрей Валентинович
Литература
русский писатель
Рахимов Родион Галинурович
Литература
советский и российский писатель, публицист, переводчик, эколог, общественный деятель
K’naan
Литература
сомалийско-канадский поэт, рэпер и музыкант
Iванiв, Виктор
Литература
российский поэт и писатель, кандидат филологических наук
FM-2030
Литература
писатель-фантаст, футуролог и философ, один из основателей трансгуманистического движения
Яшин, Александр Яковлевич
Литература
русский советский прозаик и поэт
Яшен, Камиль
Литература
советский узбекский прозаик, поэт, драматург, общественный деятель
Яшвили, Паоло Джибраэлович
Литература
грузинский советский поэт и общественный деятель