Биография
Родился 26 ноября 1855 года в семье помощника управляющего лесным имением графа Олсуфьева в Вологодской губернии.
Долгое время считалось, что Гиляровский родился в 1853 году, однако в 2005 году стало известно, что именно 1855 год значится в метрической книге церкви села Сяма, где крестили Владимира, который появился на свет 26 ноября по старому стилю и был окрещён 29 ноября. По мнению архивистов, ошибка справочников и энциклопедий могла быть вызвана статьёй, которую Гиляровский опубликовал в 1928 году к своему, как он считал или утверждал, 75-летию.
В 1860 году отец Гиляровского получил место чиновника в Вологде. Отец Гиляровского служил в полиции (становой пристав).
В августе 1865 года Гиляровский поступил в первый класс Вологодской гимназии и в первом же классе остался на второй год. В гимназии Владимир Алексеевич начал писать стихи и эпиграммы на учителей («пакости на наставников»), переводил стихи с французского. Во время учёбы в гимназии два года изучал цирковое искусство: акробатику, джигитовку и т. д. Общался с ссыльными народниками. Один из ссыльных дал Гиляровскому книгу Чернышевского «Что делать?».
В июне 1871 года после неудачного экзамена Гиляровский без паспорта и денег сбежал из дома. В Ярославле поступил работать бурлаком: 20 дней шёл с лямкой по Волге от Костромы до Рыбинска. Затем в Рыбинске работал крючником в порту. Осенью того же года поступил на службу вольноопределяющимся в Нежинский полк. В 1873 году был направлен в Московское юнкерское училище, где проучился около месяца, после был отчислен в полк за нарушение дисциплины. Службу, однако, продолжать далее не стал, написав рапорт об отставке.
После работал истопником, на белильном заводе купца Сорокина в Ярославле, пожарным, на рыбных промыслах, в Царицыне нанялся табунщиком, в Ростове-на-Дону поступил наездником в цирке. В 1875 году начал работать актёром в театре. Выступал на сценах Тамбова, Воронежа, Пензы, Рязани, Саратова, Моршанска, Кирсанова и т. д.
С началом русско-турецкой войны снова пошёл в армию вольноопределяющимся, служил на Кавказе в 161-м Александропольском полку в 12-й роте, после перешёл в охотничью команду, был награждён Знаком Отличия Военного ордена святого Георгия IV степени, светлобронзовой медалью «За русско-турецкую войну 1877—1878», медалью «В память 300-летия дома Романовых».
Всё это время Гиляровский писал стихи, зарисовки, письма своему отцу. Отец хранил рукописи сына. Первое стихотворение Гиляровского было напечатано в Вологде в 1873 году. Гиляровский узнал об этом только в 1878 году.
В 1881 году Владимир Алексеевич поселился в Москве и работал в театре Анны Бренко. 30 августа 1881 года в журнале «Будильник» были опубликованы стихи Гиляровского о Волге. Осенью 1881 года Владимир Алексеевич бросил театр и занялся литературой. Сначала он печатался в «Русской газете», а потом начал работать репортёром в газете «Московский листок». В 1882 году произошла знаменитая Кукуевская катастрофа (в результате размыва почвы под железнодорожное полотно провалился целый состав). Гиляровский первым примчался на место крушения, участвовал в разборе завала две недели, посылая репортажи в «Московский листок».
После репортажей Гиляровского о пожаре на фабрике Морозовых редактор газеты был вынужден скрывать настоящее имя автора. В конце концов Гиляровский был вынужден покинуть газету и в 1884 году начал работать в «Русских ведомостях». В 1885 году был напечатан очерк Гиляровского «Обречённые», написанный ещё в 1874 году. Речь в очерке идёт о белильном заводе Сорокина, в очерке изменены имена, переписаны некоторые герои, чтобы было невозможно понять, что один из них — автор. В 1887 году в своем репортаже «Ловля собак в Москве» поднял тему бездомных животных в городе.
Владимир Алексеевич также писал для «Русской мысли», «Русского слова», «Голоса Москвы», юмористических изданий «Осколки», «Будильник», «Развлечение».
VII
Они оба описывали один и тот же быт. И оба его знали, потому что оба им жили.
Из «босяцкого романа жизни» Гиляровского можно сделать пару «босяцких
романов» Горького, да еще на Ф.И. Шаляпина останется.
А описание этого быта у них получилось различное.
Нам одно время казалось, что «нас возвышает» этот «обман»:
— У нас и «на дне» живет герой, переоценщик ценностей, протестант, силища!
Мы рукоплескали Горькому, пришедшему к нам из этого мира:
— Он объяснил нам!
— Вон она откуда берется, «вольница Стеньки Разина»!
А он талантливейший лжец…
Не лгун, — думаю, — а лжец.
Сам опьяненный, вероятно, своей ложью, лгал, лгал нам, в пестрые лоскутья лжи
нарядно одевая жизнь.
Одевал своих босяков в плащи, надевал им шпаги и убирал, убирал им шляпы
разноцветными перьями.
Серую жизнь превращал в пестрого арлекина. А мы были в восторге:
— Ах, какая интересная жизнь! Гиляровский этого делать не мог.
Тут снова мы встречаемся в беллетристе с репортером.
Он с гордостью говорит:
— Двадцать восемь лет работаю, — ни одного опровержения не было.
Сообщил Гиляровский, — ни у одного редактора нет сомнения:
— А вдруг это неверно?
На своем образном языке он объясняет так:
— Сказали: «умер», — не верь: посмотри труп. Видишь труп, — не верь: попробуй
пальцем. Холодный? А вдруг притворяется!
Эта «репортерская добросовестность», писать только то, что сам видел, ничего
не присочинять, и мешала беллетристу Гиляровскому, делала для него невозможным:
— Присочинять.
Как бы на этом ни настаивали постоянные и изменчивые «требования времени».
А фантазии у него сколько угодно! Он поэт! Прочтите его лирические
отступления. Какая ширь, какой полет! Прочтите его поэмы! 12
— Добросовестность проклятая заела!
Отсюда разница в писании одного и того же.
У романтика-лжеца.
У реалиста.
У Горького Сатин гордо «заявляет»:
— Человек за все платит сам.
У Гиляровского он просит:
— Пятачок.
«А то погибну».
И профессор на уроке анатомии, вскрывающий труп бродяги, рожденного быть
богатырем и умершего потому, что у него не было пятачка, «запротоколивает»:
— Это правда.
Это-то и есть правда.
Дядя Гиляй
Так называли писателя друзья и коллеги. Гиляровский Владимир Алексеевич обладал неукротимой энергией и необыкновенным трудолюбием. При этом человеком слыл чрезвычайно добрым, общительным. Двери его дома были всегда открыты. В гости к нему захаживали Чехов, Толстой, Куприн и многие другие литературные деятели. Гиляровский имел довольно колоритную внешность. С него писал одного из запорожцев Репин и лепил фигуру Тараса Бульбы Андреев.
Известен сегодня Гиляровский прежде всего благодаря книгам, посвященным быту московского «дна». Жители Хитровки и других неблагонадежных районов очень любили человека, обладающего богатырской силой и безграничной добротой. В конце девятнадцатого века едва ли существовал москвич, который не слышал о дяде Гиляе. Удивительно, но этот человек являлся желанным гостем как на званых вечерах, так и на воровском кутеже в притонах Тишинки. «Король репортеров» стал живой достопримечательностью столицы. Один из писателей сказал однажды: «Проще представить Москву без Царя-колокола, нежели без Гиляровского.
Поэзия
Гиляровский мало известен как автор стихов. Его поэзия значительно уступает прозе. Но в начале Первой мировой войны он все же опубликовал несколько сборников, гонорар за которые передал в фонд поддержки раненых воинов.
Среди друзей Владимира Гиляровского было немало художников как опытных, так и начинающих. Он охотно покупал картины неизвестных живописцев, затем писал о них заметки. Таким образом Гиляровский поддерживал молодых мастеров не только материально, но и морально. После покупки картины он хвастался приобретением знакомым, уверяя, что автор непременно будет знаменит. Как правило, Гиляровский не ошибался.
Бурлак
И пошел молодой Гиляровский «в народ». Ему непременно хотелось записаться в бурлаки. Стихи Некрасова укрепляли столь необычное желание. В те годы в России тысячи жизней подкосила холера. Именно благодаря эпидемии Гиляровскому удалось стать бурлаком. В бригаду его взяли на место умершего труженика.
В книге «Мои скитания» Гиляровский описывает быт бурлаков, судьбы людей, которые встречались ему на пути
Мемуарист особое внимание уделял людям с эксцентричным нравом и так называемой широкой русской душой. В «Моих скитаниях», например, он повествует об известном в те годы купце, который после выпитого спиртного сгонял капитана с рубки собственного парохода и начинал руководить сам, стремясь во что бы то ни стало обогнать судно, отправившееся на полчаса раньше
Удавалось это ему не всегда. Но бешеная гонка непременно наводила ужас на пассажиров.
Об этом человеке Гиляровский услышал впервые во время возвращения домой
Спустя годы, в книге «Москва и москвичи», он не обделил своим литературным вниманием целый ряд эксцентричных столичных купцов и представителей прочих профессий
V
Горький!
П.И. Вейнберг, хватаясь за голову, стонал:
— Да ведь это все было! Было! Все это писалось! Писалось! Откуда же такое
помешательство на Горьком? Чем объяснить?
Откуда?
Л.Н. Толстой, говоря о «босяцких» рассказах Горького, сказал:
— Все они у него в плащах, со шпагами, в шляпах с перьями!
Чехов, Чехов — реалист, Чехов — правдивейший из русских писателей Чехов, ни
разу не солгавший в литературе, Чехов, как медик, все строивший на
экспериментах, на фактах, на «скорбных листах» жизни, Чехов, в произведениях
которого находили даже «портретные сходства». Чехов — сама правда.
Чехов, очень любивший Горького, со стоном говорил о пьесе «На дне»:
— Да ведь это же все выдумано! Это ж все выдумано!
И надо было видеть поистине мучительное выражение лица у Чехова в эту минуту!
Он страдал. До такой степени:
— Все это выдумано!
Вот и ответ на вопрос.
— Откуда?
Тьмы низких истин нам дороже Нас возвышающий обман 5.
I
Двадцатипятилетний юбилей В.А. Гиляровского как «короля репортеров»
приходился на осень 1905 года 1.
Между 17 октября и 9 декабря…
То было время не для королевских юбилеев!
Сегодня празднуется 25-летний юбилей беллетриста Гиляровского 2.
В 1883 году было напечатано в «Современных известиях» его первое
беллетристическое произведение 3.
Соблазнительно написать биографию Гиляя!
Бурлак, казак, рабочий, актер, спортсмен, репортер, поэт.
Какие краски! Волга, война, старая Москва, славянские земли.
Вышел бы целый ряд захватывающих фельетонов. Можно было бы обрывать на самых
интересных местах, с самыми заманчивыми:
— Продолжение следует.
Биография Гиляровского читалась бы как самый увлекательный «роман
приключений».
Но сегодня юбилей беллетриста.
Будем говорить только о беллетристе.
Слава Богу, и о беллетристе Гиляровском есть что сказать!
II
— Что у вас? — спрашивает секретарь редакции.
— Труп замерзшего! — отвечает репортер.
— Петит. Строки четыре. Дальше?
— Было покушение на убийство дворника.
— Это уж корпус 4. Ранен?
— Нет.
— Строк десять!
Но человек, писавший об этих трупах замерзших, о покушениях на убийство, был
не жалкий ремесленник.
Это был человек, сам прошедший тяжелую школу жизни, много переживший,
перестрадавший. Это был человек с литературным талантом. В душе его жил даже
поэт.
И эти пережитые страдания, и этот литературный талант, и этот поэт, который
«заставляет говорить даже камни», протестовали в его душе:
— Разве можно так относиться к людям?
Два года он «сокращал покойников».
Делал из человеческой трагедии четыре строки.
Расследуя «происшествия», он поневоле узнавал, как, что сделало из человека
«труп замерзшего».
Но должен был безжалостно отбрасывать все это.
— Ведь не писать же о каждом замерзшем по 300 строк!
А между тем и талант, и виденные и пережитые самим страдания — все
возмущалось в нем в мрачных занятиях «сокращения покойников»:
— Ведь надо же сказать людям, что таится за этими четырьмя строками, которые
они «пробегают» в отделе происшествий. Какая уйма человеческого горя, слез и
нерасслышанных стонов!
И литератор не выдержал…
Написал этот «труп замерзшего» в беллетристической форме.
И ожили под его пером эти «трупы» и в фельетонах той, другой, третьей газеты,
в отдельной книге стали перед нами страшной и тяжелой вереницей.
Тревожа совесть, пугая сон души.
Так, естественно, как бабочка из куколки, из репортера Гиляровского 25 лет
тому назад родился беллетрист В.А. Гиляровский.
Он родился от пережитой нужды, лишений, страданий, от наблюдательности, от
доброго, чуткого, отзывчивого сердца.
Таков процесс появления на свет беллетриста Гиляровского.
Сам он в те времена об этом процессе, вероятно, не догадывался.
Самому ему он представлялся иначе:
— Заработок нужен, я и написал.
Но почему вы написали «для заработка» то, а не другое? Почему вы стали писать
так, а не иначе?
В душе писателя накопилось многое, что не вошло в «четыре покойницких
строчки».
И это вылилось в беллетристику.
Толстой недавно говорил одному юнцу, решившемуся заняться литературой:
— Пишите, когда приспичит. Когда чувствуете потребность писать, — пишите.
Человек как чайник. Закройте чайник, — пар пойдет носиком.
Раз чай горячий!
Так именно по толстовскому рецепту, естественно, начал писать Гиляровский. У
него:
— Пар пошел носиком.
VI
В Художественном театре поставили «На дне» 6. После картин грязи, падения,
ужаса, смрада. После этого спокойного:
— У моей жены был любовник, он очень хорошо играл в шашки.
После этого скотского:
— Ничего я не хочу, ничего я не желаю.
На самом дне дна раздался голос.
Заговорил Сатин.
— Человек! Это звучит гордо! Человек — это не ты, не я. Человек — это ты, я,
Наполеон, Магомет…
У меня волосы зашевелились при этих словах.
Могила раскрылась, и мертвый воскресал передо мной.
Мертвый, про которого я думал:
— Трехдневен и уже смердит!
Я никогда не забуду Горькому этих минут восторга, этих минут священного
ужаса, этих минут охватившего меня энтузиазма.
По ремеслу своему я должен был написать рецензию.
Я назвал ее:
«Гимн человеку» 7.
Она имела честь быть перепечатанной из «Русского слова» в «Neue Freie
Presse».
Горький дал это название следующему своему произведению 8.
А дня через два, через три мне захотелось, после портрета, увидать оригинал.
Я сказал Гиляровскому:
— Съездим на Хитровку 9.
Мы ходили в декорациях «На дне».
Художественный театр взял для своих декораций дом и двор Ромейко 10.
Все было до обмана похоже.
То же самое!
Та же обстановка, те же стены, те же нары, те же одежды.
Словно Художественный театр напрокат брал здесь «костюмы».
Только люди были не те!
Я много занимался трущобным миром. Гиляровский его знает.
Мы исходили все.
— Ты знаешь Хитровку как свои пять пальцев? — обратился я к своему Вергилию
11.
— В этом роде.
— Где найти хоть что-нибудь похожее на Сатина?
Мы отправились в «интеллигентную» камеру, где живут «переписчики». Люди того
же класса, как и Сатин.
Они жаловались нам на антрепренеров, которые их обирают:
— Вместо семи копеек платят по пяти за лист, пользуясь нашим положением.
Говорили о своем «номере», где они сбились в кучу:
— Чтобы хоть немножко застраховаться от паразитов. В других камерах заедят.
Просили на водку. Пили водку.
Но трезвые, но пьяные, но в самой дружеской беседе — с В.А. Гиляровским этот
мир иначе не говорит, как дружески, — хоть бы одно слово, хоть бы одна мысль,
хоть бы один намек на мысль — один намек, на котором можно бы построить такую
великолепную тираду:
— Человек — это звучит гордо!
Мы нашли там спившегося литератора, который на следующий день прислал ко мне
письмо с просьбой:
— Прислать пиджак и брюки, чтобы возродиться.
А через день новое письмо, что присланный костюм украли:
— Сижу голый. Пришлите еще пиджак и брюки. Дайте возродиться. «Симпатичные
интеллигентные труженики» прислали тоже письмо, прося просто на водку, и так и
подписались:
— Симпатичные труженики.
Но ведь нельзя же приехать на Хитровку и спросить:
— А где здесь Сатин?
И ждать, что они сейчас выйдут, поклонятся и скажут:
— Мы Сатины!
Усмешка резонная по отношению к кому-нибудь другому.
Но ни ко мне, не по-дилетантски занимавшемуся «миром отверженных», ни, тем
более, к Гиляровскому, знающему этот мир действительно как свои пять пальцев,
такая усмешка относиться не может.
Недостаток у нас чуткости?
Не сумели подметить?
Но хватило же Гиляровскому чуткости написать несколько таких рассказов,
которых даже видавшему виды человеку нет возможности читать, не чувствуя, что
спазмы сжимают горло и готовы хлынуть рыдания!
Когда я уходил с пьесы «На дне», в душе моей звучал:
— Гимн человеку.
Когда я уходил с действительного «дна», в душе моей совершалась панихида по
умершем «человеке».
То был портрет.
Это был оригинал.
То — «дно» Горького.
Это — «дно» Гиляровского.
